По разные стороны микрофона

Игорь Роговских («Школьный Вестник» №7 за 2024 год)

ПО РАЗНЫЕ СТОРОНЫ МИКРОФОНА

Высокие технологии и новые форматы обмена информацией довольно сильно потеснили привычные когда-то репродукторы, радиолы и радиоприёмники. И тем не менее по вполне понятным причинам радио в жизни подавляющего большинства незрячих людей до сих пор занимает особое место. Кто-то видит себя только в качестве слушателя, а кто-то уже с детства мечтает оказаться по другую сторону микрофона и попробовать себя в роли ведущего эфира или диджея, ведь радио для многих неразрывно связано с музыкой. Предлагаем вашему вниманию интервью с Алексеем Петровичем Пановым, пианистом, дирижёром, искусствоведом, лауреатом международных фестивалей, в жизни которого музыка и радио связаны теснейшим образом.

 

«Орфей» и первый эфир

— Как и когда началась ваша деятельность на радио?

— Моя карьера на радио началась в 2011 году. В это время благотворительный фонд «Адреса милосердия» и одноимённый социальный радиопроект, основателем и идейным вдохновителем которых была Ольга Арсеньевна Суворова, проводили музыкальный фестиваль «Музыка света». В некоторым смысле он был необычным для того времени. Его участники, музыканты с ограниченными возможностями здоровья, получили возможность выступить с признанными звёздами. Например, с пианистом Николаем Луганским и многими другими. Мне довелось играть с Вадимом Холоденко — лауреатом Международного конкурса пианистов имени Вана Клиберна. И ещё я играл с Александром Гиндиным. Тоже достаточно известный сегодня пианист, можно даже сказать, очень известный.

Второй составляющей фестиваля была радиопередача «Там, где кончаются слова». Когда-то немецкий поэт Генрих Гейне сказал: «Где кончаются слова, там начинается музыка». Эта его фраза и стала основой для названия программы. Героями выпусков этого проекта были музыканты с инвалидностью, достигшие вершин в исполнительской, композиторской, музыкально-педагогической деятельности. В ней рассказывалось и о классиках, имена которых вошли во все учебники, и о наших современниках, талантливых музыкантах, живущих рядом с нами. Редактором программы был муж Ольги Суворовой, Сергей. Вела её актриса и музыкант Оксана Мысина, а в качестве соведущих к ней часто приходили преподаватели Российской государственной специализированной академии искусств, где я тогда уже несколько лет преподавал.

И вот как-то Андрей Иванович Шацкий, на тот момент ректор РГСАИ, обратил внимание на то, что я до сих пор не принял участие ни в одном из выпусков программы. И даже немного пожурил за такую пассивность, хотя лично мне никто ничего такого не предлагал, а самому напрашиваться как-то не хотелось. По его настоянию я позвонил Сергею Суворову, мы пообщались. Потом был телефонный разговор с Оксаной Мысиной. Я послал ей какую-то информацию о себе, записи, которые были на тот момент, и таким образом сначала попал на программу в качестве гостя, героя выпуска. Потом я уже сам предложил несколько своих тем, получил добро и из гостя превратился в соведущего.

Мы с Оксаной стали вести передачу вместе. Так продолжалось некоторое время, но из-за плотного графика ей всё сложнее становилось совмещать радиопередачу с участием в других проектах, и постепенно программа полностью перешла в мои руки. Под моим авторством вышло ещё около пятидесяти выпусков. Потом Оксана в передачу вернулась, и не одна, а с мужем-американцем. И тут стали намечаться некие разногласия в работе.

Изначально в качестве героев выпусков приглашались музыканты определённого, довольно высокого исполнительского уровня. А они стали рекомендовать записи каких-то самодеятельных американских коллективов. Искренне, по-американски, восторгались материалом, но к искусству это, с моей точки зрения, не имело никакого отношения. Я согласен с тем, что сила воли человека, его желание продолжать жить в сложнейших ситуациях достойны уважения и где-то даже восхищения. Но когда человека превозносят лишь за то, что он, став инвалидом, научился извлекать звуки ногой, например, из гитары, и при этом пытаются ставить его в один ряд с величайшими музыкантами-гитаристами, это уже банальная подмена понятий. У них, а теперь и у нас это называется толерантность. К сожалению, ростки такой идеологии постепенно проросли и на нашей земле. И сейчас мы наблюдаем большое количество спекулянтов на теме инвалидности, в том числе и в искусстве. Но тем не менее программа «Там, где кончаются слова» продолжалась ещё несколько лет. И закрылась лишь в 2016 году. Зимой того года я записал два её последних выпуска. Они были посвящены великому советскому певцу Георгу Отсу.

 

Там, где кончается «Орфей» и начинается «Радио Москвы»

С закрытием этого цикла деятельность моя на радио не закончилась. Специально для Россотрудничества, полное название — Федеральное агентство по делам Содружества Независимых Государств, соотечественников, проживающих за рубежом, и по международному гуманитарному сотрудничеству, я записал 31 выпуск пятиминутных радиопередач «Долгое эхо романса». Однако судьба их мне, к сожалению, не известна. Ротировались ли они в радиоэфирах или как-то ещё использовались, не знаю. А на радио «Орфей» я в то же время продолжал вести программу «Однажды». Всего вышло примерно 90 передач. Это были короткие пятиминутные выпуски, связанные с какими-либо курьёзными случаями из жизни великих музыкантов. Довольно занятно, но, честно говоря, мне это не было близко. Одно дело, когда ты рассказываешь что-то подобное в тесной дружеской компании, и совсем другое — в эфире, на многотысячную аудиторию. Поэтому меня не удивило, что некоторые из слушателей, особенно те, кто знал меня лично, не очень поняли изменения моего амплуа, а на радио стали приходить вопросы: «Зачем же вы из Панова клоуна делаете?»

Постепенно я стал подбирать для выпусков «Однажды» более серьёзные истории. Но тут на радио «Орфей» пришло новое руководство, сетка вещания поменялась, и места для этой программы в ней уже не нашлось.

Продолжилась моя деятельность в качестве радиоведущего уже на другой радиостанции, «Радио Москвы». Это 3-я кнопка проводного вещания. Я не являюсь там штатным сотрудником, но с 2019 года постоянно принимаю участие в программе «Вечерние встречи» с Ириной Кленской. Она журналист, радиоведущая, лауреат Премии правительства Москвы в области средств массовой информации, четырежды лауреат Национальной премии в области радиовещания «Радиомания» — главной награды в сфере радиовещания в России, которая по праву считается российским радийным «Оскаром», лауреат премии Союза журналистов России «Золотое перо», автор и ведущая многих радио- и телепередач, автор фильмов на телеканале «Культура». Также в её творческом багаже интервью с выдающимися деятелями мирового и российского искусства и культуры. Она настоящий мастер глубокого психологического портрета своих собеседников.

Познакомились мы с ней ещё на «Орфее», программа «Вечерние встречи» начинала выходить именно там, и благодаря её чуткому руководству я прошёл отличную школу, в том числе и работы в прямом эфире. Это же отдельная специфика, которая требует от ведущего конкретных навыков. Ты должен быть готов к любым неожиданным поворотам: отключился микрофон, не запустилась фонограмма, прозвучал неожиданный вопрос и прочее, и прочее. И по тому, насколько быстро и легко ты сориентируешься в такой нештатной ситуации, найдёшь подходящие слова, слушатель сразу сделает вывод о твоей эрудиции, погружённости в тему и вообще подготовленности к эфиру. С опытом это, конечно, всё приходит, но далеко не сразу.

Помню, один из наших с Ириной прямых эфиров был посвящён детским радиоспектаклям советского периода с участием Марии Бабановой, Ростислава Плятта и других мастеров этого жанра. Меня не предупредили, что в передаче предусмотрена викторина и надо будет задавать вопросы. И вот, когда подошло время это сделать, я, конечно, первые несколько секунд находился в абсолютной растерянности, ведь никаких вопросов я не подготовил, но поскольку был полностью в этой теме, довольно быстро нашёлся. Как ни странно, обидно не было. В таких и других подобных ситуациях и закаляется характер радиоведущего.

 

«Театр у микрофона» и домашняя фонотека

Можно, наверное, сказать, что интерес к радио у меня был с детства. Я — продукт советского времени. Говорю это без всякого стеснения, а в те годы радио играло важную роль для очень большого количества людей. И не как сейчас — чаще развлекательную или в лучшем случае информационную, а воспитательную, в самом широком смысле этого понятия. С детских лет помню, что каждый раз открытие сезона в Большом театре транслировалось по радио в прямом эфире и сопровождалось дикторским текстом. Поставленные голоса, грамотная речь. Была в этом какая-то магия. И под этим впечатлением даже сам что-то такое экспериментировал, записывая на магнитофон свои детские опусы. Так что, пожалуй, появление моё на радио было в определённой степени предрешено.

И конечно, огромную роль в формировании и развитии этого интереса к радио сыграли программа «Театр у микрофона» и многочисленные граммпластинки с записанными на них радиоспектаклями. «Театр у микрофона» мы с удовольствием слушали вместе с родителями, а пластинок со спектаклями и музыкой в доме было всегда огромное количество. Это было очень популярно в те годы. И на мой интерес к музыке повлияло тоже весьма сильно. Да, что-то было заложено природой, от родителей, но и пластинки сделали своё дело, несомненно. По словам родителей, уже в два года я тянулся к клавишам фортепьяно и пытался извлекать какие-то звуки, а в четырёхлетнем возрасте, не зная абсолютно нотной грамоты, уже пытался подбирать второй концерт Рахманинова.

 

Гениальный продолжатель русских музыкальных традиций

1 апреля 2023 года исполнилось 150 лет со дня рождения Сергея Васильевича Рахманинова. Этот человек воплотил в музыке всё лучшее, что есть в природе русского народа, культуре и характере. Он был величайшим пианистом XX века, блестящим дирижёром и композитором, чьё творческое наследие вошло в сокровищницу музыкального искусства. Указом Президента РФ 2023 год в нашей стране был объявлен годом Рахманинова.

— Как случилось, что Сергей Рахманинов стал вашим любимым композитором?

— Даже не знаю, как это объяснить. У нас дома всегда было огромное количество пластинок с совершенно разнообразной музыкой: Бетховен, Бах, Моцарт и т.д. Но меня всегда больше тянуло к русской музыке. Не могу объяснить, почему. Когда мне было примерно 4 — 5 лет, у меня появилась пластинка с Концертом № 1 и Концертом № 2 для фортепиано с оркестром в авторском исполнении Сергея Васильевича. Уже тогда и сама музыка, и то, как Рахманинов её исполнял, произвели на меня глубочайшее впечатление.

Рахманинов — композитор уникальный. Его музыка, ясная и светлая, вызывающая у слушателя соответствующий отклик в душе, необычна по своему составу. Очень наглядно это проявляется, если сравнить Рахманинова, например, с его современником Александром Николаевичем Скрябиным. Музыка Скрябина основана на западноевропейской школе. Его первые опусы — это экспромты, мазурки, прелюдии: «Привет Шуману», «Привет Листу», «Привет Шопену» и т.д. Это те композиторы, на музыке которых он воспитывался, а затем вырабатывал свой собственный стиль. Разумеется, позже на него оказали влияние и Чайковский, и другие русские композиторы, но закваска была всё-таки западноевропейская.

Рахманинов же основывается на другом. Его базис — это, с одной стороны, русская народная песня, православные церковные песнопения, духовный стих. С другой, отчасти даже цыганский романс. То, что сейчас мы назвали бы эстрадой. И этот сплав даёт какой-то совершенно потрясающий результат. В музыке Рахманинова заложены сопереживание, сострадание, такие свойственные русскому характеру и понятные нашему народу, поэтому она так трогает слушателя. В ней есть и жизнеутверждающее обращение к Богу, и какая-то грусть, опять же цепляющая струны русской души. Никто о России в своих произведениях не сказал так, как это сделал Рахманинов.

Ещё один очень важный момент — это его пианизм, то есть искусство владения инструментом. Так, как играет он, не играет никто. В качестве наиболее яркого примера можно привести исполнение им Второй сонаты Шопена, особенно «Траурного марша». Это вообще что-то потрясающее. Он настолько его переосмысливает... Начинает с пианиссимо, как будто звуки траурного шествия слышатся издалека и постепенно приближаются. Затем в него вплетается кантиленное* трио, проникновенное, символизирующее воспоминания об умершем. И вот процессия уже рядом с нами, марш начинает звучать как набат, а затем постепенно удаляется. Повторюсь, так не играет никто. Исполняя музыку других композиторов, Рахманинов подходит к этому как соавтор, переосмысливая изначальный замысел. Делает это очень бережно и благодаря своему таланту добивается гениального результата.

— Вам Рахманинов ближе как композитор или как исполнитель?

— Для меня это единое целое. Не могу отделить одно от другого. В русской фортепьянной школе, олицетворением которой Сергей Васильевич является в полной мере, имеет особое значение не только техника, как быстро бегают пальцы у пианиста. Там каждая нота наполнена определённым смыслом. Практически все современники Рахманинова в своих воспоминаниях о нём обращают внимание на его умение извлекать из инструмента совершенно неповторимые тембры и то, как отзывался инструмент на его игру. Больше такого в природе просто не было. Его игра была неподражаема. Никто не мог приблизиться к феномену Рахманинова в этом смысле.

И к огромному сожалению, с моей точки зрения мы всё больше отдаляемся от этих традиций. Я имею в виду традиции русской фортепианной школы.

— Что вызывает у вас наибольшие эмоции: прослушивание музыки Рахманинова или всё-таки её исполнение?

— Интересный вопрос... Но опять же вряд ли смогу ответить на него однозначно. Главное заключается в том, что именно ты видишь в его музыке. Она, с одной стороны, весьма благотворна, но с другой, играть музыку Рахманинова — огромное напряжение. Например, я заканчивал консерваторию его Первой сонатой, так называемой «Фаустовской». Она имеет большое значение и в судьбе самого Сергея Васильевича, и в моей тоже. Так получилось, что я довольно часто исполняю её, особенно в этом сезоне. Это произведение относится как раз к числу тех, после исполнения которых приходится довольно долго восстанавливаться, или говоря современным языком, требуется перезагрузка.

Слушая музыку Сергея Васильевича, я, конечно, получаю огромное эстетическое удовольствие, а у Рахманинова-пианиста я ещё и учусь. К сожалению, сейчас на те тонкости и нюансы, которые присутствуют в его исполнительской технике, практически никто не обращает внимание. Сейчас так не учат, не передают таких навыков, и многие из них просто утеряны безвозвратно. Практически невозможно найти сейчас исполнителей, владеющих, скажем, такой тембровой палитрой, какой обладал Рахманинов. Меня это в Рахманинове и его музыке привлекало с самого раннего детства. Она поселилась во мне в тот самый момент, когда я послушал пластинку, с упоминания о которой мы начали нашу беседу. Это было на каком-то необъяснимом подсознательном уровне. Помню, я плакал просто навзрыд, так она меня тронула. Видимо, интуитивно я почувствовал что-то такое, что в ней было заложено автором.

Позже, разучивая произведения Рахманинова, исполняя их, я пропускал эту музыку буквально через себя. Анализировал, когда она было написана, в какой момент жизни композитора. И как следствие, конечно, заинтересовался им как личностью. Это был действительно великий человек. В том числе и высоко нравственный. Ни музыковедам, ни биографам, ни кому бы то ни было ещё не удалось обнародовать нечто компрометирующее этого человека. Его жизненная позиция формулировалась примерно следующим образом: можно отказываться от каких-то своих целей, но нельзя предавать свои ценности.

В мемуарах кого-то из современников Рахманинова я натолкнулся на упоминание одной очень показательной в этом смысле ситуации. Уже после смерти Петра Ильича Чайковского, музыкальный авторитет которого для Сергея Васильевича был непререкаемым, в антракте возобновлённого балета «Спящая красавица» где-то в кулуарах идёт оживлённое обсуждение. Рахманинов отмалчивается. Но в какой-то момент ему всё же задают вопрос: «Сергей Васильевич, вы-то что думаете?» Рахманинов, положив руку на затылок, была у него такая привычка, и прикрыв глаза, молчит задумчиво ещё немного, затем отвечает: «Да нет... Всё равно хорошо!» Понимаете? Наверняка ведь он мог сказать что-то критическое, но уважительное отношение к гению Чайковского не позволило ему так поступить.

Уже наш с вами современник Михаил Плетнёв сказал как-то о Чайковском, что это композитор до сих пор не открыт до конца. Мне кажется, что эта мысль в полной мере применима и к творчеству Сергея Васильевича Рахманинова.

 

День сегодняшний

— Сейчас вы продолжаете работу на радио?

— Да. По-прежнему на «Радио Москвы», по-прежнему в программе «Вечерние встречи» с Ириной Кленской. Надеюсь, это сотрудничество продлится ещё долго.

— Можете ли сказать, по какую сторону микрофона вам интереснее находиться?

— Честно говоря, нет. Как и раньше, очень люблю слушать радио, но и к тому, чтобы выразить себя в разговорном жанре перед микрофоном, есть постоянное и непреодолимое желание.

Сейчас намного больше возможностей реализовать себя таким образом. Существует множество школ радиоведущих. Человеку с проблемами зрения или с полным его отсутствием вполне доступны варианты обучения в них. Пробуйте себя, реализовывайте свои способности. Хотя не плохо бы для начала честно ответить себе на вопрос: нужно ли это мне? И, перефразируя известное изречение К.С. Станиславского, следовать его совету: любите радио в себе, а не себя на радио.

Фотография взята с личной странички Алексея Петровича Панова в Вконтакте.