«Благородство врождённых чувств» и погоня за снежным человеком

Ольга Клековкина (Школьный вестник № 5 за 1999 год)

...Да уж, самое простое — это сравнения и противопоставления. Вот, например, в ближайшем от моего дома подземном переходе уже несколько лет встречаю... — женщину не женщину — тётеньку. Вроде плоховато видит, плохо одета. С опущенной головой она наигрывает на гармошке какие-то обрывки трудно узнаваемых мелодий. Один мой добрый знакомый всегда подавал ей несколько монеток — сколько мог, он — журналист детской газеты, и заработок его довольно скромен. Недавно с тяжёлой обидой рассказал о своём открытии: встретил тётеньку не на её обычном «рабочем месте», а в трамвае. Без «камуфляжа» и гармошки, прилично одетая, она бойко ориентировалась в пространстве и даже разглядывала при этом какой-то иллюстрированный журнал. Беспокоиться о плате за проезд ей было не надо — у тётеньки действительно некоторый дефект зрения, и контролёру она показала пенсионное удостоверение.
Зачем ей такая жизнь? И можно ли это назвать жизнью...
А противоположное? Да хотя бы действительно тотально слепая женщина, долгие годы бывшая доцентом физико-математического факультета педагогического института в Сыктывкаре. Сейчас — на пенсии (а работала очень долго, её упрашивали не уходить с кафедры, вот и оставалась). Так и не удалось с ней встретиться — мы говорили по телефону, и она недоумевала: про меня никогда ничего не писали, я — обыкновенный человек и, извините, не вижу причины для вашего ко мне журналистского внимания! Прямо отрезала: никаких встреч, никаких интервью!
Этот отказ был как бы моим профессиональным поражением, но, знаете, в глубине души приятно. Да, она преподавала в институте. Ну, мало ли кто преподаёт! А что касается её незрячести, то делать из этого повод для встречи с журналистом она не позволит. Она такой же человек, как и все.
Так что же такое инвалидное сознание? Выходит, в первом случае оно присутствует, а во втором — нет?
Если бы всё было так просто...
И вспомнила я историю двадцатилетней давности.
— Дмитрий Александрыч, — кричал срывающимся голосом фотокорреспондент, — его уже видели пятнадцать человек!
Его — это ни больше ни меньше — снежного человека. Я тогда работала на Севере, в молодёжной газете. Из заполярного посёлка донеслась весть о том, что к ним забрёл снежный человек. Кто-то обнаружил на снегу огромные следы, кто-то утверждал, что видел спину, обросшую белыми волосами. В посёлок потянулись журналисты из Москвы. Специальным вертолётом доставили корреспондента главного информационного агентства страны. Тогда Дмитрий Александрович, мудрый наш редактор, сказал, усмехаясь, двум сотрудникам:
— Поезжайте, ребята, может, байку какую привезёте...
На следующий день и раздался в редакции этот телефонный звонок из заполярного посёлка. Александрыч передал мне трубку:
— Нет, ты только послушай!
— Пятнадцать человек!.. — надрывался наш фотокорреспондент.
— ...На сундук мертвеца! — пронеслось во мне из Стивенсона.
— Вот видишь! — сочувственно улыбаясь в сторону телефона, сказал мне Дмитрий Александрович. А потом что-то начал объяснять звонившему. Я тихонько вышла из кабинета.
И, представьте, самый лучший материал о «снежном человеке» был опубликован именно в нашей молодёжной газете! Всем другим изданиям, и местным, и московским, пришлось вслед за первыми своими лихими репортажами напечатать что-то вроде опровержений. Его так и не удалось сфотографировать. Прибывшие в заполярный посёлок биологи выяснили, что за снежного человека был принят белый медведь, слишком близко подошедший к домам.
О чём же писали мои коллеги в единственном опубликованном на эту тему в нашей газете материале? Что такого растолковал им тогда по телефону наш незабвенный Дмитрий Александрович?
А, оказывается, жители посёлка стреляли из охотничьих ружей, тащили в перелесок горящую паклю. Кто-то сунул её прямо в нос снежному человеку, оказалось — это возвращавшийся с охоты местный житель. Кто-то на вечернее постукивание в дверь храбро распахнул её и огрел слепящим электрическим фонарём... пришедшего в гости соседа. В другом доме чуть не спалили крышу. Выстрелов было так много, что пришлось по поселковому радио предупредить население: как бы кого не ранили! Ну, а если бы действительно снежный человек появился? Да его бы сто раз убили или сожгли! Так о чём же мы, люди, думаем? Готовы ли мы к встрече с природой? Почему на неизвестное и непонятное надо отвечать именно агрессией? И что же тут за сознание такое?
Теперь я понимаю: инвалидное сознание. То есть, далеко отошедшее от нормального.
Значит, инвалидное сознание может быть и у здоровых людей? Выходит, может.
Инвалидное сознание как способ существования тётеньки в подземном переходе (кстати, инвалидам по зрению в нашем городе пенсию не задерживали...).
Инвалидное сознание как агрессивная реакция на белого медведя, то есть «снежного человека»...
...Сейчас много и с жаром говорят, пишут, что мы живём в трудное время. Выделяется тема инвалидов. Всё это ещё никому не прибавило средств к существованию, зато мы общими усилиями уже создали такой страдальческий монолит. И вот уже тележурналисты, приехавшие в один из близких мне интернатов для слепых и слабовидящих детей снимать их замечательный оркестр, выслушивают от этих самых детей... жалобы. В чём дело? Все в интернате хорошо одеты. Питание — пятиразовое. Фрукты, соки. Свой врач-офтальмолог. Даже физиотерапевтический кабинет оборудован — не надо ездить в поликлинику. Так на что же жаловались юные инвалиды по зрению тележурналистам? А в школе, оказывается, нет кондиционеров. И ещё... сегодня в столовой давали яблоки. Почему не бананы?
Оркестр, конечно, засняли. Но вот жалобы на отсутствие в школе бананов с кондиционерами в эфир не попали. Я говорила с этими тележурналистами — из интерната они увезли образ юного агрессивного жалобщика, не умеющего ценить то хорошее, что у него есть, не умеющего быть благодарным. Журналистам стало страшно.
И ещё телевизионщики удивлялись: как же можно жить только этим состоянием? Ведь положение жалующегося страдальца как бы отнимает у человека возможность просто нормально жить. А время-то идёт!
...Мне нигде не приходилось читать, насколько состоятельным человеком был великий немецкий философ Иммануил Кант, — наверное, жил на обычное профессорское жалованье. Кёнигсбергский университет. Именно Канту принадлежат слова, которые я, как только впервые прочитала, так и помню наизусть: «Две вещи наполняют душу всегда новым и всё более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звёздное небо надо мною и моральный закон во мне».
Существует версия, по которой когда-то, очень давно, люди не видели звёзд, потому что звёзды в реальной жизни им не были нужны. Человечество разглядело звёзды, когда стало ясно, что они необходимы, например, в навигации...
Гениальное утверждение Канта, как я думаю, имеет определённого врага — мещанство. То моральное (вернее, аморальное) качество, которому присуща ограниченность жизненных интересов. Тут уж не до звёзд, не до души... Мещанин думает и говорит о том, что нужно только ему. Этакое «перетягивание одеяла на себя».
У нас в стране сейчас действительно очень трудно. Но думает ли тётенька с гармошкой или мальчик, которому не хватает кондиционера, как живут сейчас не инвалиды — обычные люди? Например, семья, где двое детей-школьников. Где мама получает четыреста рублей, а отец — восемьсот. У них нет пенсионных льгот на коммунальные услуги или на проезд в городском транспорте (а в Москве, например, и в других крупных городах транспортные расходы «съедают» у многих  больше половины всех денег). А ну-ка попробуем прикинуть, хватает ли этой семье на нормальное питание? На яблоки, бананы?..
...Только что у меня в гостях была подруга — доцент института, кандидат наук. Им вдвое сократили зарплату (у института нет денег), и теперь она будет получать всего триста рублей.
— Знаешь, — ответила она на моё сочувствие, — не будем об этом — времени жалко. Ведь сделать мы с тобой по этому поводу сейчас всё равно ничего не можем. Лучше давай я тебе покажу, какие работы по Лескову написали мои студенты!
...«Но нищета, милостивый государь, нищета — порок-с. В бедности вы ещё сохраняете своё благородство врождённых чувств, в нищете же никогда и никто». В моём представлении эти слова — главное, для чего появляется в романе Достоевского «Преступление и наказание» вечно пьяный Мармеладов. Почему «благородство врождённых чувств»? Потому что жаловаться вообще-то — стыдно. И ещё — известно ли жалующемуся, каково на самом деле положение его молчащего слушателя?
Я знаю одну историю о Сергее Сергеевиче Аверинцеве, выдающемся нашем современнике, филологе, человеке мудром и благородном. Расскажу так, как запомнила со слов театроведа Бориса Любимова.
Шла работа над уникальной двухтомной энциклопедией «Мифы народов мира». Среди авторов энциклопедических статей был и Аверинцев. Из ЦК КПСС последовала команда: не только прекратить работу над двухтомником (кажется, был даже рассыпан типографский набор), но и покарать её вольнодумных авторов. Сергей Сергеевич Аверинцев был уволен из университета, ему запретили печататься. Борис Любимов позвал Сергея Сергеевича к себе в ГИТИС, на кафедру театроведения, — вести спецсеминар для студентов:
— Деньги небольшие, 60 рублей, но всё-таки, Сергей Сергеевич...
— Боренька, — грустно улыбнулся Аверинцев, — из ЦК во все вузы дана команда о запрете на меня...
— Но в наш такого звонка не было! — воскликнул Любимов и повёз Аверинцева в отдел кадров ГИТИСа. (Примечательно, что при заполнении анкеты по учёту кадров Аверинцеву не хватило места в графе «Какими языками владеете?», и он, во всём привыкший быть пунктуальным, заполнил все свободные места на полях.)  Так он и жил несколько лет — вёл свой спецсеминар и получал 60 рублей. Своей огромной библиотеки он не продал (она же необходима для работы и жизни!).
Потом скончался Брежнев. В 1985 году была провозглашена перестройка. Появилось распоряжение: снять запрет на издание «Мифов народов мира» и на всех, кто к нему причастен. Сергей Сергеевич Аверинцев был восстановлен на кафедре в университете, приглашён членом редколлегий ряда изданий, в том числе академических, и так далее.
— Ну, Сергей Сергеевич, — сказал Аверинцеву накануне нового учебного года Борис Любимов, — теперь вы уж, конечно, не согласитесь вести у нас семинар за 60 рублей...
— Буду! — ответил Аверинцев. — Как же я могу отвернуться от тех, кто поддержал меня в самые трудные годы?
В этой истории, как мне кажется, много замечательного. Но в том числе — и то простое обстоятельство, что человек жил на 60 рублей в месяц без стонов и жалоб. Есть звёздное небо над головой, есть и нравственный закон внутри. Есть потребительская корзина — у неё предельные нормы, а вот у «духовной корзины» пределов нет.
Впрочем, для инвалидного сознания существует только корзина с покупками и подарками.
А композитор Альфред Шнитке говорил об Аверинцеве: этот человек живёт в свободном духовном состоянии.
А поэт Андрей Вознесенский ещё в 70-е годы написал такие строки:

Есть русская интеллигенция.
Вы думали нет? Есть.
Не масса индифферентная,          
а совесть страны и честь.

Есть в Рихтере и Аверинцеве
земских врачей черты...
Постольку интеллигенция,
поскольку они честны.

«Нет пороков в своём отечестве».
Не уважаю лесть.
Есть пороки в моём отечестве,
зато и пророки есть...

Воюет с извечной дурью,
для подвига рождена,
отечественная литература —
отечественная война.

Какое призвание лестное —
служить ей, отдавши честь:
«Есть русская интеллигенция!
Есть!»

Здесь — о том самом Сергее Сергеевиче Аверинцеве.
Вот мы и пришли к слову «интеллигентность». Но об этом — в следующий раз.