"Весьма понятлив и остроумен, но крайне неприлежен..."
Константин Подыма ("Школьный Вестник" № 6 за 2005 год)
6 июня — 206 лет со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина. Это поэт, чьё изображение взирает на нас со страниц учебника? Да, конечно. Великий поэт, «наше всё». Но был он когда-то таким, как ты.
Если тебе всего 15, а ты быстр, смугл, peзв и чуть-чуть насмешлив, то как тебе в жаркий августовский день усидеть на уроках, вдыхая из полуоткрытого окна чудный запах тенистых дубрав и с дуновением ветерка ощущая близость синих прудов, таящих не только прохладу, но и дивные легенды, давние предания?
Так и кажется, что там бродят сказочные, невиданные доселе звери, и неведомые дорожки хранят их диковинные следы...
Третье лето он проводит здесь, в Царском Селе, и — никаких каникул. Даже сейчас, летом — уроки и уроки.
А вы говорите: Лицей — торжество ума, пиршество дружбы... Куда там!
Попробовал он с друзьями устроить не пиршество, а так, пирушку, притом тайную. Раздобыли бутылку рома, сахарную голову, купили яиц. Сахар натолкли, притащили кипящий самовар, сделали гоголь-моголь.
Примкнувший к друзьям однокашник совсем разомлел от тёплого рома и, несмотря на увещевания, стал шуметь, размахивать руками и орать что-то несусветное.
Скрипнула дверь. Саша так и замер от предчувствия беды. Может, обойдётся? Больно весело было им всем в Сашином 14-ом нумере, маленькой узкой каморке, такой же, как и у всех воспитанников. Вмиг схватили бутылку, бокалы и — в окно.
Не обошлось. Тёмная тень в коридоре обернулась фигурой дежурного гувернёра. А за ним явился инспектор. Розыски, вопросы...
Что делать? Саша сказал, что всё затеял он. Пущин и Малиновский назвали себя. Не выдавать же бедного Кюхлю, ошалевшего от вина...
Знали бы друзья, что об их затее узнает министр Разумовский! Граф приехал из Петербурга, был разгневан, краснолиц, стучал ногами, грозился...
Словом, закончилось веселье наказанием: две недели им стоять на коленях — во время утренней и вечерней молитвы, да ещё сидеть за обеденным столом на самых последних местах. Было приказано занести фамилии трёх зачинщиков в чёрную книгу...
Не жаловали Сашу воспитатели. Писали о сём отроке так, словно крест на нём ставили, клеймо заведомого неудачника. Вот одна из самых «мягких» записей:
«...Прилежание к учению — посредственно. В характере его вообще мало постоянства и твёрдости... Весьма понятлив, замысловат и остроумен, но крайне неприлежен... Успехи его очень невелики...»
Преподаватель математики вызвал Сашу как-то к доске. Задал по алгебре задачу.
Саша математику не любил.
Взял мел, неуверенно помял его в руке, переступил с ноги на ногу. Что-то написал, быстро стёр, вновь написал.
Профессор, не оборачиваясь к доске, нетерпеливо спросил:
— Что же, вышло? Чему равняется икс?
Саша улыбнулся:
— Нулю.
— Очень хорошо! — проговорил профессор. И, повернувшись к мальчику, стал в упор разглядывать курчавого, смуглого питомца:
— Оч-чень хорошо... У вас в моём классе всё кончается нулём... — И добавил: — Садитесь на своё место и пишите стихи.
Даже Карцев, нелюбимый и мрачный профессор, и тот знал, что Саша сочиняет стихи.
Конечно, на математике для Саши свет клином не сошёлся. В свои 15 он прочитал столько! И столько уже написал... И сколько ещё напишет...
Заметим, что и по другим предметам его дела обстояли немногим лучше. В списке воспитанников Царскосельского лицея, выпущенных в гражданскую службу, Саша по успехам стоял четвёртым. С конца четвёртым. Хуже его «успевали» только три человека во всём Лицее...
И что же?
Имя Саши — Александра Сергеевича — всё равно не затерялось. Хоть и было чуть ли не последним в глазах премудрых учителей...
Он, Пушкин, и сейчас — первый из первых...