Звуковая живопись
Анатолий Майданов ("Школьный вестник" № 12 за 1999 год)
Окружающий нас мир наполнен не только красотой зримой, но и слышимой красотой. Природа создаёт свои картины не только из предметов и их форм, из света, тени и цвета, но и из звуков. Отдельные звуки и целые звуковые картины — это голос природы, которым она рассказывает нам о себе: о своих обитателях, их характерах и настроении, о таящихся в ней силах и стихиях, о наполняющем её покое, напряжении, беспокойстве. Рассказ этот, красочный, многозвучный, выразительный, может волновать нас, вызывать восторг, восхищение, трепет, удивление, как это бывает, например, при восприятии живописи зрячим человеком. Наше эстетическое чувство открыто для всех сенсорных каналов.
Как перед полотном, выполненным в красках, как перед произведениями архитектуры или скульптуры, созданными из объёмов и форм, так и перед картинами из звуков необходимо остановиться, сосредоточиться, слушать, вслушиваться, схватить общее звучание, уловить отдельные голоса и оттенки, постичь характер движения и сочетания звуков. И часто наше воображение начинает творить, фантазировать, дополнять эту картину ранее увиденными или услышанными образами, устанавливать ассоциации с другими явлениями окружающего мира. Так слышимая картина раскрывает свой смысл, получает истолкование и даже становится выражением других, соотносимых с нею образов и явлений, то есть она приобретает художественную интерпретацию. Это уже не просто картина природы, а средство выражения настроения, душевного состояния, переживания.
Однажды я слушал море — Азовское море. Был шторм, и поэтому голос моря был сильным, многозвучным, напористым. Я стоял на середине знаменитой Бердянской косы, уходящей в море почти на двадцать километров. И на этой узкой полоске земли стихия казалась ещё более могучей и грозной. В её мощном, нескончаемом, грохочущем шуме ясно слышались три вида звуков:
— сильные, гулкие, ритмично повторяющиеся всплески выбрасывающихся на берег волн (казалось, будто какой-то великан из огромных бадей выплёскивает на берег неиссякаемые массы воды);
— над этими всплесками непрерывно нёсся, улетая куда-то вдоль берега, хлещущий, шелестящий шум (так и чудилось, что это бешеный ветер, проносясь по опушке леса, срывает листья и ветки и, крутя и хлеща ими, уносит прочь);
— сквозь всплески и этот шелестящий шум слышался низкий, мощный гул, плывущий куда-то в сторону, вдоль косы, в простор моря.
Захотелось отчётливее услышать этот гул. Я лёг на землю. Ветер сыпал в лицо песок, но зато слабее теперь шумел в ушах. Всплески и шелестящий шум стали приглушённее, а гул окреп, зазвучал мощнее, поднялся выше над ревущим морем и ещё более грозно и уверенно плыл вдаль, непрерывно надвигаясь откуда-то сбоку. Казалось, оттуда наплывали, летели и летели над морем нескончаемые эскадрильи тяжёлых, неторопливых самолётов.
Когда я уходил с косы, от гудящего берега, все три вида звуков слились в один плещущийся, рвущийся шум. Теперь уже чудилось, что свирепеющий ветер срывает с деревьев целые кроны и, трепля и вертя, с сильным шипением уносит их вдоль берега в неслышную из-за ближнего шума даль. Вот она — картина бушующего моря! Сколько могучей и неукротимой силы, грозного упорства, беспредельной энергии и неумолимого ожесточения! Эта картина не только впечатляюща сама по себе, она может стать образом многих стихий, для которых художественное мышление будет искать адекватное средство выражения.
Немецкий поэт Райнер Мария Рильке уловил глубокий смысл в тревожном птичьем крике и использовал его в своём стихотворении в качестве образа трагического и безысходного:
В лесу безлистом кружит птичий крик,
Такой бессмысленный в лесу безлистом!
Он здесь навис, округлый птичий крик,
Покинув миг, в который он возник,
И вот как небо он в лесу безлистом.
И этим криком всё поглощено.
Округа в нём лежит в оцепененье,
И от испуга ветер без движенья,
Минута, что впёред идти должна,
Поражена, как будто вдруг узнала,
Что там, за криком, гибели начало.
И нету избавленья.
А вот ещё одна звуковая картина природы, лирическая и поэтичная, услышанная мною однажды вечером на юге.
Приазовская летняя степь. Бескрайнее кукурузное поле. Посадки акации. Море далеко. Его здесь не слышно. Быстро темнеет.
Иду по тропке между полем и посадками. Высокая полынь зарослями окружает тропку, решительно наступая на неширокую полоску свободной земли. От полыни идёт острый терпкий запах. В нём горечь и свежесть одновременно. Тихо. Совсем тихо. Предвечерний ветерок стих и уже не шелестит длинными, шелковистыми и в то же время шероховатыми листьями кукурузы. Из акациевых посадок время от времени раздаются диковинные звуки незнакомых птиц: то кто-то прокричит сердитой кошкой, то свистнет замысловато, то долго трещит мягкой, глуховатой трещоткой... А вот из кукурузы послышался сразу узнаваемый призыв перепёлки: «Спать пора! Спать пора!
А чуть позже в совсем сгустившейся темноте, когда и птицы уже смолкли, степь зазвенела. Запел, засеребрился чистым хрустальным звоном воздух: и слева, и справа, со всех сторон; сильно, отчётливыми хрусталиками-колокольчиками, ясно слышимыми отдельными звоночками вблизи; слитным, нерасчленённым звоном вдали — и чем дальше, тем чище, тоньше, хрустальнее. Это зазвенели сверчки, неутомимые, невидимые, маленькие, но голосистые певцы южных украинских степей. Сколько их сейчас вокруг? Сотни? Тысячи? Много, очень много, если вся степь звенела чистым тонким хрусталём. Самые близкие сверчки были вокруг меня на одинаковом расстоянии, так что я находился в середине небольшого, в несколько метров, молчащего круга. И круг передвигался вдоль тропы вместе со мной, не уменьшаясь и не увеличиваясь, так как по мере моего приближения к находившимся передо мною сверчкам, они замолкали, а задние начинали звенеть, когда я от них отдалялся на эти несколько безопасных для них метров. Так громкоголосое пение ближних звоночков двигалось всё время со мной, не ослабевая, не прекращаясь.
И вдруг в этот бескрайний звон, в этот хрустально звенящий воздух тихо влился певучий, нежный, золотисто-матовый голос: запела где-то вдали скрипка — наверное, из чьего-то радиоприёмника.
Знал бы скрипач, какой аккомпанемент предоставила ему природа, каким волшебным, неземным, ангельским стал голос его скрипки на фоне небесно-хрустального звона степи! Какое сердце не замрёт в изумлении от красоты этой хрупкой, беспредельной музыки! В какой душе не останутся хотя бы на миг ощущения трепетности, нежности, тихого восторга, рождённые в такую минуту!
Благодаря своим эстетическим свойствам и выразительным возможностям звуки природы широко используются в музыке: или в своём натуральном звучании, или в имитации с помощью музыкальных инструментов. Живописные картины природы создали Людвиг ван Бетховен в Шестой («Пасторальной») симфонии и Гектор Берлиоз в «Фантастической симфонии». Мы слышим там птичий гомон, шум ветра и листвы; звучат пастушеские свирели и рожки, ярко и динамично воспроизводятся картины грозы: стук падающих капель, блеск молнии, оглушительные удары грома. Это и может быть названо звуковой живописью. Однако такие картины создаются не только для отображения явлений звучащей красоты, но прежде всего для выражения с их помощью определённых чувств и настроений человека: отображение дополняется выражением эмоционально-психологического содержания. Сколько живописных картин, сотканных из ярких, колоритных звуковых красок, находим мы в произведениях Н.А. Римского-Корсакова! Ночь на берегу пруда в опере «Майская ночь», морские пейзажи в опере «Садко», картина моря в сюите «Шехеразада», звуковой мир фантастических персонажей «Золотого петушка», блестяще инструментованные изобразительные антракты в «Сказке о царе Салтане» (в первую очередь «Полёт шмеля»)...
Звуковые образы и картины широко применяются в театральном искусстве, радио- и телеспектаклях. Здесь используются как натуральные, так и имитированные звуки. Современные электронные музыкальные инструменты позволяют создавать богатейший спектр всевозможных звуков с огромным диапазоном художественно-эстетических качеств, что даёт возможность не только ярко и выразительно оформлять различные спектакли, но и создавать необычные, фантастические, чрезвычайно красочные и экспрессивно звучащие картины и образы самостоятельного значения. Большие возможности открываются перед звуковой живописью благодаря новейшей звукозаписывающей технике. Стереофонические аппараты позволяют фиксировать и воспроизводить такие важные с эстетической точки зрения свойства звука, как его пространственная локализация, объёмность и движение в пространстве.
Если расценивать все эти возможности с точки зрения тифлоэстетики, то можно говорить о том, что незрячим открыт доступ в одну из специфических областей искусства, в которой для них существует не только возможность её полного восприятия, но и возможность творчества. Для этого есть большой простор, даже если ограничиться только одной лишь техникой звукозаписи. С помощью магнитофона можно создать много высокохудожественных звуковых картин. Прежде всего это могут быть звуковые пейзажи (лес, поле, весна, море), звуковые картины различных географических зон (Кавказа, тайги и т. д.). Незрячие хорошо знают, что каждый город или местность имеют своё звуковое лицо. Запечатлев это лицо, мы получим звуковые портреты разных городов. Такие портреты могут быть использованы, например, на уроках географии, при подготовке к поездкам в другие города. Можно создавать звуковые портреты людей, отображая в них средствами звукозаписи черты психологического облика человека, различные моменты и стороны его жизни. Особое значение имеют в данном случае документальные портреты известных незрячих учёных, музыкантов, поэтов. В звуковой живописи возможен и такой жанр, как натюрморт. Фиксируя голоса звучащих предметов, а то и просто имитируя их с помощью всевозможных искусственных приёмов, можно построить интересные комбинации таких голосов.
Творчество в области звуковой живописи доступно не только на профессиональной студии звукозаписи, но и на любительских студиях. Звуковая живопись расширяет и обогащает возможности художественного оформления кабинетов и уголков в школах, в клубах, дворцах культуры, а также всевозможных массовых мероприятий: вечеров, концертов, встреч. Вот только один пример. На зимних Олимпийских играх в Гренобле (Австрия, 1976 г.) у сердца факелоносца был прикреплён микрофон, сигнал от которого шёл к громкоговорителям. И когда факелоносец бежал к чаше, чтобы зажечь огонь, все присутствовавшие слышали взволнованное биение его сердца.
Художественная звукопись позволяет делать иллюстрации и к литературным произведениям: стихам, рассказам, сказкам, которые очень часто наполнены звуковыми образами и сами подсказывают характер их звукового оформления. Вспомним, например, известное стихотворение Ф.И. Тютчева «Весенняя гроза». Разве не является оно выраженной в словах звуковой картиной весенней грозы! И не одного Тютчева вдохновила на создание художественных произведений звучащая красота мира. Искать её, находить, понимать также волнующе и интересно, как зримую и осязаемую красоту. А она везде — в природе, в людях, в их голосах, в звучащих предметах, в музыке...
Рубрика "ВОЙТИ В МИР ПРЕКРАСНОГО..."