«С той стороны зеркального стекла...» Часть 1-я
Ольга Клековкина («Школьный вестник» №4 за 1997 год)
(ГРУППА «АКВАРИУМ», ЧАСТЬ 1-Я)
Здание издательства «Молодая гвардия» на Новодмитровской, 5А, где располагается и редакция нашего журнала «Школьный вестник», примечательно во многих отношениях. Достаточно сказать, что именно здесь работают редакции таких знаменитых изданий, как «Вокруг света», «Техника — молодёжи», «Юный натуралист»... И всё-таки я очень удивилась, узнав, что именно с нашей «башни» на Новодмитровской началась для Москвы ленинградская группа «Аквариум».
Осенью 1979 года в конференц-зале на 20-м этаже «Аквариум» дал свой первый столичный концерт. Получилось это достаточно случайно — ехали в подмосковный город на рок-фестиваль, но фестиваль, кажется, был отменён, и «Аквариум» выступил в концерте, который удалось устроить как раз на двадцатом этаже издательства «Молодая гвардия».
До выпуска фирмой «Мелодия» первого официального диска «Аквариума» оставалось лет 8. До провозглашения в апреле 1985 года на Пленуме ЦК КПСС перестройки — 6 лет. В Афганистане калечили и убивали ребят из ограниченного контингента советских войск. Так что концерт в издательстве «Молодая гвардия» проходил в очень душные времена.
«Аквариум» выпускал в те годы свои магнитные альбомы сам. Теперь такой плёнкой мало кто пользуется — большая катушка помещалась в плоскую коробку, оклеенную фотоколлажами. Тиражи были небольшими. Этот самиздат распространялся, конечно, подпольно. Такими же были и многие концерты группы — в эпоху гласности всё это будет названо красивым словом «андеграунд».
Ночные репетиции и концерты проходили в университете, на факультете прикладной математики, где учился Борис Гребенщиков. Уже позже появились ДК Ленинградского механического завода, ДК имени Цурюпы, ДК связи...
Праздновали день рождения «Битлз», день рождения Джона Леннона...
Сейчас для тех, кто хотел бы собрать все альбомы «Аквариума», всё вполне просто — фирмы, занимающиеся выпуском компакт-кассет, повторили эти самодеятельные андеграундные издания. Обойдя магазины, отделы, киоски, где продаются аудиокассеты, можно стать обладателем и «Табу», и «Треугольника», и «Синего альбома», и «Русского альбома», и уже совсем новых записей. Возможно, это практическое замечание окажется кому-то полезным.
Первое всесоюзное выступление группы «Аквариум» состоялось в 1988 году — по первому каналу была показана передача Ленинградского телевидения «Музыкальный ринг». Я тогда по-настоящему пожалела, что не умею делать магнитофонные записи. Борис Гребенщиков (БГ) и его команда пели «Десять стрел», и с первых слов зал взрывался восторженным стоном и аплодисментами, — оказывается, этой песне уже не один год, а я-то её не знала!.. В перерыве к микрофону подошёл человек из числа зрителей и сказал, примерно, так: «Аквариум» говорит не сюжетами, не привычными образами, он говорит, на первый взгляд, очень странные вещи, которых поначалу я совсем не понимал, но мой младший брат, школьник, всё объяснил...
...Взахлёб рассказывала я об этих песнях своему студенту, студент на следующий день молча принёс мне домой магнитофон и рядом положил стопку кассет. «Аквариумные» записи ходили по рукам и оказались у него. Чуть позже, когда фирма «Мелодия» выпустила первый официальный диск с предисловием на конверте Андрея Вознесенского, я сразу поняла его мысль о магнитофонной культуре — незримом братстве людей, объединённых кассетами «Аквариума», как селектором.
К «Аквариуму» пробивались все, кому он был необходим, — ни больше, ни меньше. И когда я теперь вспоминаю тот «Музыкальный ринг», то понимаю, что эта, уже такая открытая часть жизни «Аквариума», благополучно прошла мимо тех, кто может обходиться без него.
Символика, словарь группы полны очарования и тайны:
Десять стрел на десяти ветрах,
Лук, сплетённый из ветвей и трав;
Он придёт издалека,
Меч дождя в его руках.
Вот что стало «кодом» для тех, кто воспринимает поэзию, а не элементарную расстановку предметов и явлений. И эти люди не пытались разбить стекло, а проникались его философским смыслом, смыслом времени, дождя, ветра, травы:
Мне кажется, я узнаю себя
В том мальчике, читающем стихи;
Он стрелки сжал рукой,
Чтоб не кончалась эта ночь,
И кровь течёт с руки.
Может быть, стекло (а аквариум-то тоже из стекла!) помогает нам лучше почувствовать то, что находится за ним. Совсем не обязательно трогать руками.
В текстах БГ бесполезен поиск моральных сентенций. Мы поймём, о чём он поёт, если нам дорога внутренняя связь фактов, идей.
Иван Бодхидхарма движется с юга
На крыльях весны;
Он пьёт из реки,
В которой был лёд...
Он вылечит тех, кто слышит,
И, может быть, тех, кто умён;
И он расскажет тем, кто хочет всё знать,
Историю светлых времён.
После первых строф задорно звучит труба.
...Через годы, уже в эпоху нынешней журналистики, когда многие авторы стремятся поведать читателям все подробности, без какого бы то ни было второго, третьего слоя, «без всяких там», я прочла в одном журнале; человек по имени Бодхидхарма действительно пришёл некогда «с юга», из Индии, и не к нам, а в Китай. Его принял император Поднебесной, они долго беседовали, после чего человек по имени Бодхидхарма направился к месту монастыря Шао Линь, где и утвердились затем знаменитые боевые искусства. Это было интересно, но появилось чувство, будто нежное, дымчатое полотно художника-импрессиониста, когда лишь угадываются контуры деревьев, облаков, огней, взяли да и грубо очертили для полной ясности фломастером. Нет, не всё на свете непременно следует подробно объяснять, не всё...
У Гребенщикова есть тексты совершенно в духе обериутов, где безжалостно названы люди, которым ясно всё на свете, и существуют-то они в каком-то страшно одномерном режиме: старик Козлодоев, Корнелий Шнапс, поручик Иванов... В их жизни нет ничего «с той стороны зеркального стекла», им бесполезно объяснять, что такое «десять стрел на десяти ветрах», а если они и станут пить воду из реки, то, пожалуй, сдобренную водкой. Или — прокипячённую (это уж кто на чём зациклен!).
И разве я решусь стать рекой;
В доме, где чистый паркет, зачем я такой,
Желающий стать рекой?
Это уже строки из «Мужского блюза». А в более поздней песне «Отход на Север», написанной во времена, когда в нашей стране разрешено говорить вслух всё, у Гребенщикова есть такие слова (альбом «Любимые песни Рамзеса IV»):
Скучно в доме, если в доме ни креста, ни ножа...
Ведь во что-то же человек должен верить, что-то же он должен совершить!
Формулы Гребенщикова — целые пласты жизни. «Поколение дворников и сторожей» — это же люди «Аквариума», того же ленинградского рок-андеграунда. Виктор Цой (группа «Кино») работал в котельной. В 70 — 80-е годы многие улицы Москвы, Ленинграда подметались и многие кочегарки обеих столиц топились руками людей с университетским образованием, молодых философов, например. Это был какой ни на есть заработок и формальная возможность «социализоваться». А жили-то для другого. В фильме «АССА» директриса ресторана настойчиво спрашивала о рок-музыканте: «Где он прописан? Где он живёт?» Ответ был, как из другого мира: «Он на свете живёт». «Чай на полночных кухнях» понятен в России любому. Это не поздний ужин, конечно. За «чаем на полночных кухнях» создано и создается многое из «истории светлых времён». А «Аквариум» основательно расплачивался за свои песни. После выступления в апреле 1980 года в Тбилиси на Всесоюзном фестивале вокально-инструментальных ансамблей и рок-групп Бориса Гребенщикова уволили с работы, исключили из комсомола (для читателей помоложе следует пояснить, что факт пребывания в комсомоле являлся в то время чрезвычайно важным для всей биографии, карьеры). Их внешняя реакция была эпатажной, «но если честно, то мне было страшно. Страшно, когда выгоняют с работы...» Именно это признание БГ можно прочесть в книге Александра Житинского «Путешествие рок-дилетанта». А работал Гребенщиков в НИИ комплексных социальных исследований при Ленинградском университете.
«...В кабинете сидел человек. «Вы знаете, кто я?» — спрашивает. — «Нет, откуда...» — «Я оттуда» — «А, — говорю, — очень приятно познакомиться». Он мне: «Вы знаете, вы под запретом. Вы имеете влияние на молодёжь, и вас слушают. Надо думать о воспитательном значении вашего творчества... Мы дадим вам разрешение играть, но обещайте, что будете звонить нам время от времени». — «Да, знаете, вряд ли». — «А, кстати, друзья ваши не наркоманы?» — «Да нет», — отвечаю».
Их творчество было и остаётся поступком. «Аквариум» и БГ не стали жить и думать иначе с наступлением других времён.
Мы прожили ночь — так посмотрим,
как выглядит день.
Это из песни «Лебединая сталь» (альбом «Равноденствие»).
Неинтересно читать, когда Гребенщикова в очередной раз называют русским Бобом Диланом (хотя Боба Дилана я очень люблю). И что сказать тем, кто твердит: Гребенщиков погряз в буддизме?..
И теперь у нас в деревне
каждый третий — индуист.
Это из «Инцидента в Настасьино» (альбом «Снежный лев»). Что ж тут непонятного?
Другое суждение: Гребенщиков вообще слишком уж задержался на рок-экстраде со своими мало кому ясными символами, и его время прошло.
...То, что поют эти ребята, очень беззащитно. Их тексты не рассчитаны на натиск, напор, там всё — на кончиках пальцев.
Когда в лихие года
Пахнёт народной бедой,
Когда в полуночный час,
Тихий, неброский,
Из лесу выходит старик,
А глядишь — он совсем не старик,
А, напротив, — совсем молодой
Красавец — Дубровский.
Проснись, моя Кострома,
Не спи, Саратов и Тверь;
Не век же нам мыкать беду
И плакать о хлебе.
Дубровский берёт ероплан,
Дубровский взлетает наверх
И летает над грешной землёй,
И пишет на небе:
Не плачь, Маша, я здесь,
Не плачь, — солнце взойдёт,
Не прячь от Бога глаза,
А то как он найдёт нас?
Небесный град Иерусалим
Горит сквозь холод и лёд,
И вот он стоит вокруг нас
И ждёт нас, и ждёт нас.
Он бросил свой меч и свой щит,
Швырнул в канаву наган;
Он понял, что некому мстить —
И радостно дышит,
В тяжёлый для родины час
Над нами летит его аэроплан,
Красивый, как иконостас, —
И пишет, и пишет:
Не плачь, Маша, я здесь,
Не плачь — солнце взойдёт,
Не прячь от Бога глаза,
А то как он найдёт нас?
Небесный град Иерусалим
Горит сквозь холод и лёд,
И вот он стоит вокруг нас,
И ждёт нас, и ждёт нас.
Песня «Дубровский» — тоже из альбома «Снежный лев».
По сути — это манифест, конечно. По мелодии, поэзии, по тому, как Гребенщиков поёт это, будто бережно прикасаясь губами к каждому слову, — та самая деликатная, тихая твёрдость, которая и есть непременное условие интеллигентности. «Дубровского» на концертах поёт весь зал — с зажжёнными свечами, взявшись за руки. Это братство сейчас, в 1997 году, когда нам настойчиво твердят, что всё продаётся и всё покупается, дорогого стоит. В одном газетном интервью БГ сказал: «Если человек становится другим от того, какой заголовок сегодня в газете...».
Существует суждение, что творческий упадок наступает тогда, когда нечему сопротивляться. В качестве примера сейчас часто приводят авторскую песню (мол, в годы застоя это было, конечно!..) Об авторской песне в нашем «Музыкальном клубе» ещё будет разговор, и не раз. Но только ли в сопротивлении дело? И это сейчас-то нечему сопротивляться?..
«Был серый будничный мир взрослых людей, — вспоминает БГ в книге «Путешествие рок-дилетанта». — Я уже был школьником. В этом мире ничего не происходило, кроме свар, ссор, получек, зарплат, быта, мытья тарелок... Ну, я не знаю: папа смотрит хоккей, мама стирает бельё. В этом мире принципиально не было никаких радостей. Я в школе ещё пытался написать рассказ: мальчик долго едет из матшколы домой, засыпает в автобусе и пропускает свою остановку. И ему снится, как он выходит из автобуса, идёт домой — в этот серый быт, где бабушка, дрязги, родители, друзья, уроки — вся эта мура. Но он продолжает ехать и просыпается на конечной остановке. А там светит солнце, и какие-то поляны, и лес. И вообще кайф... И водитель, под которым подразумевается Джордж Харрисон, говорит: «Ну, вот и приехали». Этот рассказ я года 3 — 4 пытался написать, но так и не написал, слава Богу. Но он точно выражает моё настроение тогда, в детстве и юности». (Матшкола — это математическая школа. Одну из таких БГ и окончил.)
Биографические сведение об «Аквариуме» и его участниках, дискография группы — во второй части моей статьи, в следующем номере нашего журнала. Всегда страшно мешать поэзию с хроникой. Они все, герои-образы их песен, и во времени, и вне его, эти странные и такие мудрые столкновения слов:
- «сельские леди и джентльмены», которые «продолжают свой утренний чай» (альбом «Пески Петербурга», 1994 г.);
- «мой муравей» (альбом «Треугольник», 1981 г.);
- «два тракториста, напившихся пива» (альбом «Треугольник»);
- «приблизительный воин с моим подсознаньем в руке» (альбом «Треугольник»);
- «начальник фарфоровой башни» (альбом «Треугольник»);
- «Миша из города скрипящих статуй» (альбом «Треугольник»);
- «Сергей Ильич — работник сна» (альбом «Треугольник»);
- «удивительный мастер Лукьянов» (альбом «Навигатор», 1995 г.);
- «электрический пёс» («Синий альбом», 1980 — 81 гг.);
- «сыновья молчаливых дней» (альбом «Табу», 1982 г.);
- «капитан Африка» (альбом «Радио Африка». 1983 г.);
- «ещё один, упавший вниз» (альбом «Радио Африка»);
- «партизаны полной луны» (альбом «Равноденствие», 1987 г.)…
Этот список можно было бы продолжить.
Давно ещё Корней Иванович Чуковский в своей статье об Уолте Уитмене говорил, что некоторые называли стихи великого американца каталогами. Но ведь в поразительных этих перечислениях, и у «Аквариума» тоже, есть всё для того, чтобы не задавать более никаких вопросов.
Ничего не получается, когда поэтические тексты пытаются трактовать буквально. «Рок-н-ролл» мёртв», например. Конечно же, не мёртв! «Я вас любил...» (если вслушаться, вчитаться, то у Пушкина это совсем не в прошедшем времени, это признание в любви).
«С той стороны зеркального стекла», на самом деле, можно многое объяснить в нашей жизни по эту сторону...
Продолжение следует...