НАШ ЛЁСЯ
Юрий Кочетков ("Школьный вестник" № 11 за 2016 год)
НАШ ЛЁСЯ
Мы, сотрудники журнала для слепых детей «Советский школьник», звали Алексея Зайцева только Лёсей, и не иначе. Так уж сложилось, можно сказать, исторически. А было это так: осенью 1986 года к нам буквально за руку привела его Лола Звонарёва, тогдашний заместитель главного редактора журнала «Литературная учёба».
— Виктор Александрович, здравствуйте, — обратилась она к Глебову, нашему главному редактору. — Я привела к вам молодое литературное дарование. Прежде всего он поэт, но мне кажется, из него получится и хороший журналист. Знакомьтесь, это Лёша Зайцев.
Лёша был парнем не из робкого десятка, но тут застеснялся — впервые беседовал со слепым главным редактором. Глебыч, друзья и сотрудники нашего журнала всегда так его звали, почувствовал это и сразу же снял напряжённость в общении.
— Лёша Зайцев, значит, а у нас будешь Лёсей. Не против?
— Я согласен.
— Ну и хорошо. Кстати, ты куришь, да? Тоже хорошо. Закуривай и не стесняйся.
Курили много, стаканов по 5 — 6 крепкого чая выпили, а главное — беседовали. Беседовали о литературе, поэзии, журналистике, о нашем «Советском школьнике» и о собаках. Выяснилось, что оба они опытные собачники. У Лёши в то время была догиня Линда-Тяпа, а у Глебыча эрдель (поводырь) Солли или попросту Сонька. Потом Лёша неоднократно вспоминал эту памятную встречу и каждый раз с новыми подробностями:
«Ты знаешь, Юра, минут через пятнадцать я уже влюбился в Глебыча, мне казалось, что мы знакомы с ним давно, меня поразил его живой ум, я же впервые общался со слепым человеком, я не переставал удивляться его нестандартным взглядам на современную журналистику. А когда я узнал, что „Советский школьник” не подлежит цензуре, что её осуществляет только Глебыч и какая человеческая, семейная обстановка царит в редакции, я сказал: остаюсь здесь, этот журнал стал моим тоже».
Алексей начал работать в «Советском школьнике» внештатным разъездным корреспондентом. Ездил много и с удовольствием. И всегда привозил интересные публикации. Каждый месяц выезжал он в различные города СССР по заданию редакции, а иногда командировки придумывал сам. Было это примерно так.
— Виктор Александрович, а в Семипалатинск слетать можно? — спрашивал Лёша у Глебова. — Там наши школы есть? (Лёша имел в виду школы для слепых и слабовидящих детей.) С детства мечтал там побывать. Мой дед туда нередко летал, он был учёный, работал в команде Королёва.
— Есть, Лёся, — отвечал Глебыч, — готовь документы на командировку и езжай за билетами.
Лёся улетал, а через неделю появлялся в редакции уже с готовым очерком о школьном кооперативе по производству сувенирных авторучек в семипалатинской школе-интернате для слабовидящих детей, или со статьёй о жизни незрячих детей во Владивостоке, или с репортажем из Петрозаводска о прошедшем там смотре художественной самодеятельности учащихся школ с нарушением зрения.
Писал он легко и быстро, по-своему, по-зайцевски. Иногда с юмором, иногда по-философски серьёзно, но никогда никого не обижал. Помню такой случай: были мы с Лёшей как-то в моей родной школе, московской школе-интернате №1 для слепых детей. Знакомый учитель литературы пригласил нас послушать юного поэта. Лёша слушал-слушал его стихи, да вдруг как рассмеётся: «Игорь, не обижайся на меня, ведь это же правда смешно, смотри…»
Лёша скрупулёзно объяснял юноше недостатки каждой строчки, предлагал, как лучше её исправить. Беседа незаметно перешла на стихи Галича. Тут уже слушал весь класс. Тихо так сидели. Учителя бы позавидовали. Спустя много лет на очередном юбилее нашей школы я встретился с некоторыми ребятами из этого класса и узнал от них, что тот далёкий вечер они хорошо помнят, именно тогда они влюбились в стихи Галича.
Талантливый человек талантлив, если не во всём, то во многом уж это точно. Наш Лёся этому яркий пример. Кто он? Хороший журналист, безусловно. На заседаниях редколлегии нашего журнала, обсуждая очередной материал Зайцева, Глебыч часто говорил: «Ребята, учитесь писать у Зайцева». Уже после двух-трёх публикаций в «Советском школьнике» стало ясно — наш Лёся не начинающий журналист, а зрелый мастер. Это уже от Бога.
«Лёся, ко дню славянской письменности надо написать о Кирилле и Мефодии». Пожалуйста, появился рассказ «Два брата». Он писал обо всём, об учителях, талантливых мальчишках и девчонках и просто о хороших людях, а порой и сам открывал таланты. Так произошло, например, с Мариной Муляр. Он познакомился с ней в Киеве. 13-летняя школьница покорила Лёшу Зайцева своими далеко не детскими стихами. Помню, как он восторженно рассказывал и о ней, и о её стихах, которые потом не раз публиковались у нас в журнале.
Несомненно, был у него и талант педагога. Не зря учился и в педучилище № 5, и в Музыкальном педагогическом училище имени Гнесиных. Лёшу любили все — и взрослые и подростки, с которыми он общался в своих поездках. Почему? Да потому, что главный талант Зайцева — это человечность. В каждом человеке вне зависимости от возраста он видел прежде всего человека и относился к нему по-человечески.
27-е января у нас в редакции траурный день. Именно в этот день в 1988 году не стало Виктора Александровича Глебова, нашего Глебыча. Я стал его преемником. Возглавить журнал в 35 лет, не имея достаточного опыта руководителя, скажу я вам, не легко. Мне нужен был надёжный помощник. Не задумываясь, я предложил Лёше Зайцеву перейти в «Советский школьник» на постоянную работу в качестве заместителя главного редактора. Он не колеблясь согласился. Впоследствии я никогда об этом не жалел. Так началась наша совместная работа. В результате я приобрёл не только хорошего помощника, но прежде всего настоящего друга.
В редакцию Лёша не входил, а вбегал. И почти всегда с улыбкой на лице. И после краткого «Всем привет» говорил частенько: «А у меня хорошие новости. Еду я сегодня в метро и вижу, рядом стоит и что-то читает Марина Москвина. Оказывается, она везёт в издательство свои новые рассказы. „Дай парочку, — говорю, — нам в журнал”. Уломал её. Давай посмотрим». Подобных случаев было немало. К сотрудничеству с «Советским школьником» наш Лёся тогда привлёк многих начинающих молодых авторов, а сегодня они маститые популярные писатели и поэты. У нас в журнале начали печататься Дина Рубина, Марина Москвина, Марина Бородицкая, Григорий Кружков, Александр Дорофеев и другие.
Понятие нормированный рабочий день для нас тогда не существовало. Молодые были, да и работа была по душе. Часто засиживались допоздна, а Лёша несколько раз и ночевал в редакции. Возможно, и бывали какие-то производственные проблемы, о которых сегодня и не вспомнишь, помнишь только одно: безумно любили свой «Школьник», а наш Лёся был нашей палочкой-выручалочкой. Он всегда помнил наказ В.А. Глебова: «Ребята, журнал наш должен быть тёплым и светлым, а работа в „Советском школьнике” не просто работа — это миссия».
Алексей Зайцев
УЧИТЕЛЯ
Н. Заболоцкому
Его влекла неодолимо
К себе вечерняя долина,
Туманов тонкая завеса,
Свечей небесных пантомима
И глубина ультрамарина
В окладе северного леса.
Он слышал тон! И этим тоном
Навеки, в космосе бездонном,
Пронизан был, и волновала
Тысячествольным камертоном
Тайга, когда под птичий гомон
Шагал на шум лесоповала.
К чему земное притяженье
И конвоиров окруженье?
Гонялся б в песне за Бояном...
Но был свободен он в движенье
И в постоянном напряженье,
И в искушенье постоянном.
***
Казалось, всё нам было нипочём.
Мы были крепче танковой бригады:
Ведь ты стояла за моим плечом,
И детский смех врывался к нам из сада,
И Франция цвела для нас ковром,
И по весне к нам ласточка стучалась...
Такое не кончается добром.
С поэтами — ни разу не случалось.
***
Знаешь, меня вдруг покинули деньги.
Смылись. А только что были со мной.
Здравствуйте, песни парижской подземки,
Наигрыш долгий гармошки губной.
Здравствуй, Река и Железная Башня!
Здравствуйте, Камни, Афиши, Стекло!
Сколько же радости жизни вчерашней
Между ладоней моих утекло!
Дай же мне, Господи, силы проснуться,
Не вспоминая вчерашнего дня...
Что же касается денег — вернутся.
Как же им, бедным, одним? Без меня...
ДОЧКЕ ЛЮСЕ
Хорошо, что у тебя есть остров.
Только он пока необитаем.
И найти его совсем не просто
Между Иллинойсом и Китаем.
Отыскать его легко, однако,
Как деревню Ясная Поляна,
По дорожным знакам Зодиака,
По грошовым картам — у цыгана.
И тебе там будет всё знакомо:
Снова к морю выйдешь спозаранку
Выбрать сосны — для постройки дома,
Или воздух — для починки замка.
***
Очень скоро уйду…
Уходя — оглянусь на пороге,
Чтоб запомнить всё то,
Что я здесь оставляю для всех,
Улыбнусь и скажу:
— Пожелайте мне доброй дороги.
И захлопнется дверь,
И следы заметёт белый снег.
Он такой, этот снег.
Всех скрывает и всё заметает.
За собою зовёт,
Сам не зная кого и куда.
Вы прислушайтесь:
Снова метель за окном,
Будто пёс, завывает.
Это значит, что кто-то
Уходит от всех далеко-далеко,
Навсегда…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Я всю ночь горевал,
В кружку чай наливал
И стихи до утра
Про себя напевал.
И они волновались, как ветер в траве,
И смычком вышивали по вольной канве.
Думал я: в этот час
По пустыне идут
За верблюдом — верблюд,
За верблюдом — верблюд.
А под сводами леса кибитка стоит,
И улитки глядят из своих пирамид.
Где-нибудь далеко
В этот сумрачный час
Васильком на конфорке
Распустится газ,
И младенцу согреют на нём молоко.
Но ни нам, ни младенцам не станет легко.
Накренясь, канонерки
Несутся в волнах,
И русалки взбивают
Прибой на мели.
Отцвели уж давно хризантемы в садах,
И пометили каждый бутон кобели!
Но травой зарастают
Следы от колёс,
И любые морщины
Разгладит песок,
И хотелось мне в это поверить до слёз,
И с собой ничего я поделать не мог.
***
Лине
Сто лет в лесу не находил грибов.
Хожу-гляжу: кругом одни поганки.
Зато однажды повстречал любовь —
Огромную! От Лувра — до Таганки!
Как ласточки слетаются на мёд,
Как мотылька влечёт к навозной куче…
Я знал, что будет круто — наперёд.
Но я не знал, насколько будет круче!
Когда ж меня в потёмках завело
На эту ядовитую дорожку,
Могучий ангел выбросил крыло,
Подставив мне весёлую «подножку».
Нет, я не знал, что ангел сохранит —
Подпольный ангел! — мудро и жестоко
Меня среди парижских пирамид,
Как сувенир Ближайшего Востока…
А я боялся: «Ног не унесу!…»
И не унёс. Любовь меня поймала
И рассмеялась в сумрачном лесу,
Земную жизнь протопав до финала!