Новогодний марш
ЛИСТАЯ СТРАНИЦЫ АРХИВНЫХ НОМЕРОВ
«Советский школьник» №12 за 1985 год
Алексей Зайцев
НОВОГОДНИЙ МАРШ ("Школьный вестник" №12 за 2018 год)
Автобусы свернули с большого шоссе. И двигались по просёлку. Вдоль обочин громоздились сугробы. Снег здесь нисколько не был похож на городской — лежалый, серый, — нет, этот снег упал на землю с чистого неба, и бегали по нему только лёгкие зайцы и лыжники…
В больших берлогах, в норках маленьких
Сопят непойманные звери.
Зима раскачивает маятник своих метелей…
Мы приехали в зимний лагерь тридцать первого декабря. Таскали кровати, раскладывали по шкафчикам тёплые вещи, знакомились, бродили по территории. Лагерь наш летом был самым обычным пионерским лагерем, а сейчас среди сугробов стояли ржавые качели с подушками снега на сиденьях, круглые беседки, скамеечки. У самого забора я нашёл пустую клетку с надписью «Морские свинки». Мне стало грустно: где же всё-таки зимуют морские свинки? Может быть, они живут теперь в домике начальника? Я подумал немного о свинках, о том, что ещё недавно было лето, а сейчас всё белым-бело. Минута плюс минута, плюс минута — считал я на пальцах — дни летят и дух захватывает.
Никак не мог понять я тут,
Как из минут
Года растут?
Весёлое время всегда быстрее скучного. Зимние каникулы похожи на коридор в старой школе: не успеешь разбежаться, как уже стенка…
Вечером мы собрались встречать Новый год. Девочки шушукались и вынимали из чемоданов наряды.
— Скукота! — сказал Боб, мой одноклассник, — Дед Мороз припрётся, возле ёлки заставит плясать!
Было уже поздно, но взрослые как будто не торопились начинать праздник. Вожатая Нина заглянула к нам в спальню.
— Чего ждёте? — спросила она. — Ёлки не будет, Дед Мороз не пришёл. Можете укладываться.
— Как это — укладываться? — закричали мы хором.
— Дед Мороз в лесу заблудился, — объяснила Нина. — Это мне Баба-яга сказала.
— Какая Баба-яга?
— Обыкновенная!
— Неправда, баб Ёг не бывает!
— Да? А если в окошко поглядеть?
Погасили мы свет, подышали на замёрзшее стекло и смотрим: выходит из нашего дома чудная старушка с горбом. В одной руке у неё клюка, а в другой — колокольчик. Клюкой она снег ворошит, а колокольчиком трясёт-ворожит:
День-дилидон — звяк!
Палкой об лёд — стук!
Это среди баб Ёг
Тайный ночной звук!
Слышен кустов хруст.
Лапу сосёт медведь.
В небе — толпа звёзд.
Месяц горит, как медь,
Снег заметает след,
Кружит среди берёз.
Там заблудился Дед!
Деда зовут Мороз!
Двери клюкой — бряк!
Ветер в дупле — фьють-фьють!
Это — условный знак!
Если не трус — в путь!
Баба-яга пританцовывала, держа колокольчик высоко над головой, и бормотала под нос всякую невнятицу. На прощание она громко стукнула клюкой в дверь и двинулась в сторону ворот, часто оглядываясь на наши окна.
— Ну и ну! Куда ж это она?
— Искать Деда Мороза! — откликнулась Нина.
— А мы?!
— Что вы?
— Мы тоже — искать!
— Может, она наврала!
— Так мы и поверили!
— А зачем она к нам стучалась? Звала зачем?
— Да пошли же!
— Что-то я сомневаюсь...
— Не бойся, всем вместе — не страшно!
— Совсем спятили! Нин, скажи им!..
— Враки всё это, сказки!
— Ты молчи, Боба! Тебя не спрашивают!
От волнения мы даже ссориться начали — слишком всё непонятным сделалось: был лагерь как лагерь, теперь откуда-то Баба-яга возникла…
— А вдруг да настоящая?
— Ой, не пугайте! И зачем она Деда Мороза ищет? Не навредит ли ему? Хорошего ведь от неё ждать не приходится…
— Мы тоже искать пойдём!
— Кто за то, чтоб искать?!
Руки подняли все. Даже Боба. Кому не интересно в лес ночью сходить? Тем более в такую ночь — в ночь под Новый год. Мы подняли руки и посмотрели на Нину.
— Единогласно!
— Тогда одевайтесь скорее, берите лыжи и марш на улицу! — сказала она и тоже побежала одеваться.
А на улице тем временем стало совсем черно.
Крыльцо фонарик жёлтый освещал,
Но свет во тьме боялся раствориться
И больше чем на шаг не обещал
Нам показать, что впереди творится.
И месяц был спелёнут в облака,
И в тишине поскрипывали ели.
И на ступеньке — след от каблука,
И вкруг него снежинки голубели…
— Глядите-ка! А Баба-яга наша на каблучках! Эдак мы её быстро догоним! — Вожатый Валера встал впереди колонны. Нина — в конце, смотреть, чтобы никто не отставал. Она помигала карманным фонариком, махнула варежкой, и мы покатили, отталкиваясь от снега тонкими лыжными палками. Следы Бабы-яги вели по тропинке к воротам. За воротами начинался лес.
Во тьму сорвавшись, круто вниз
Летит лыжня, и я — лечу,
И вместе с криком: «Берегись!»
Стегает ветка по плечу!..
Поэт я, честно говоря, никудышный, хотя стихи сочиняю с первого класса. Они у меня в голове сразу возникают, но вот чтобы сесть, дописать до конца — не хватает терпения.
Спустившись с холма, мы выехали на поляну. В облаках снова показался месяц, опоясанный бледным морозным сиянием. Скользили по снегу лыжи, громко дышал мне в затылок Боба, впереди ребята переговаривались о чём-то с Валерой, но ни их голоса, ни скрип снега, ни потрескивание древесных стволов не могли нарушить того безмолвия, которое наполняло чащу.
И звуков мирная возня
С молчаньем ладила,
Как ладит внуков болтовня
С молчаньем прадеда…
Поляну пересекала дорога. У дороги следы Бабы-яги обрывались. Мы шли дальше. Вожатые начали беспокоиться. Нина часто сходила с лыжни, обгоняла колонну и шепталась с Валерой.
— Куда же Яга пропала?
— Искать надо!
— Чур, я — в разведку!
— Никаких разведок!
— Не расходиться, ребята! Борис, ты куда?
Боба, решившийся было на самостоятельный поиск, с неохотой вернулся в колонну.
— Отряд, стой! — крикнул Валера.
Мы остановились. Кроны деревьев над головами образовали высокую арку. Перед нами открывалась просека — словно лес разрубили надвое и дали проход ветру.
— Смотри! — Боба ткнул рукой в темноту: далеко-далеко, на другом конце просеки красным пылал костёр. Живое пламя его то устремлялось к небу, то опадало, оно постоянно менялось в размерах, билось как сердце в толстых еловых рёбрах…
— Ох ты, батюшки мои! Да что ж это делается!
Баба-яга сидела на пеньке возле лыжни, положив ногу на ногу. Одна нога была обута, а с другой она стянула сапожок на высоком каблучке и с отчаянием на него смотрела:
— Сломался, проклятый! Вот ведь напасть!
Колокольчик, палка и даже горб с какими-то тесёмками валялись рядом.
— Тётя Оля! Тётя Оля — Баба-яга!
Теперь мы узнали её, Бабой-ягой нарядилась наша повариха тётя Оля. Ребята начали веселиться, кричать, а мне опять стало грустно: разве всегда хорошо, когда тайна делается понятной или когда сказка перестаёт существовать?..
— Скорее, скорее! — Валера помог обуться тёте Оле, и мы поспешили к костру. В конце просеки нам встретились ребята из старшего отряда — кто зайцем был одет, кто — медведем. Оказывается, они должны были подкараулить нас на дороге, петь, танцевать, загадывать загадки, но тётя Оля сама сбилась с пути, чуть не заблудилась, и привела нас на место совсем по-другому. Она стояла в сторонке расстроенная, а возле неё расхаживал Пётр Иваныч — начальник лагеря. Одет он был Дедом Морозом, но размахивал руками, сердился, и потому наряд этот вовсе к нему не шёл.
— Ребята, а подарки давать будут?
— Чаем вас поить будем!
— Ничего себе пробежались!
— Отряд, стойсь!
— Боб, у тебя лыжи эстонские?
— Тихо ты, начальник идёт!
— Все на месте? — Пётр Иваныч грозно посмотрел на Валеру. Красный тулуп с белым воротником был ему велик, а ватная борода съехала с подбородка на щёку.
— Первый — второй — третий…семнадцатый — восемнадцатый — надцатый-цатый!..
Ветер сносил голоса в сторону. В отряде у нас было тридцать человек. Все тридцать выкрикнули свои номера по порядку.
— Тридцать! — доложил Валера Петру Ивановичу.
И тут мне страшно, до слёз прямо, захотелось, чтобы одного человека они на перекличке не досчитались. Чтобы замыкающий неуверенно проговорил «Двадцать девятый…» и с удивлением огляделся бы по сторонам. Захотелось мне, чтобы рядом с Бобой в этот момент стояла вон та незнакомая девочка, а я бы вышел незаметно из строя и тихо-тихо пошёл к лесу, туда, где плясали на стволах, как живые, отсветы праздничного костра…
Ребята из старшего отряда разливали по кружкам чай из термосов, и только первый, оглушительный удар курантов заставил всех оглянуться.
«Бом-бом!!!» — прогудел бронзовый колокол, языком пудовым облизнулся. «Дили-динннь!» — откликнулся из снега колокольчик.
Лес озарился ровным серебряным светом, и только на месте костра осталось круглое чёрное пятно — на мокрых, ещё дымящихся углях стоял настоящий Дед Мороз — могучий, рослый, седая борода спадала на грудь красивыми завитками, а лицо у него было строгим и сосредоточенным. Пётр Иваныч наш так испугался, что принялся срывать с себя красный тулуп, но настоящий Дед Мороз даже не взглянул на самозванца.
В глубоких сугробах перед ним расположился великий оркестр часов: скрипки — ручные часы, будильники; альты — деревенские ходики с кукушками; виолончели — стенные с боем и контрабасы — куранты.
Дед Мороз ударил оземь своим ледяным жезлом, и оркестр заиграл новогодний марш:
«Тик-так!» — звонко заверещали будильники.
«Тик-так!» — железные кукушки покинули свои гнёзда и закуковали над лесом.
«Тик-так!» — отозвались медью стенные часы, и куранты опять повторили своё громовое «тик-так!!!»
Деревья пели. Я стоял рядом с ними. Над моим ухом старательно, по-комариному, пищал маленький электронный будильничек. Старый год ушёл туда, куда уходят все годы — ни я, ни вы не знаем толком, куда они уходят… Боба застыл в строю и таращился на Деда Мороза. Я махнул ему рукой и улыбнулся: гляди-гляди!
Тик-так! — вышагивают новенькие, с иголочки, секунды!
Тик-так! — не печалься, тётя Оля, со всяким бывает!
Тик-так! — Пётр Иваныч! Накиньте тулуп, холодно же!
Тик-так! — Валера, Нина, ребята — с Новым всех годом!
Огромная ёлка встряхнула вдруг снег со своих ветвей.
Интересно, один я это заметил или ещё кто?..
рисунок с сайта: http://mrkdc.ru